В конце прошлой недели на Youtube канале "Эха Москвы" "Живой Гвоздь" прошли дебаты между главным редактором "Новой Газеты Европа" Кириллом Мартыновым и политиком, бывшим муниципальным депутатом Юлией Галяминой. Темой дебатов должен был стать арест певицы Дианы Логиновой (также известной как Наоко), но разговор предсказуемо превратился в обсуждение позиций "уехавших", которых представлял Мартынов, и "оставшихся" в лице Галяминой.
Сетевые споры об этих дебатах не утихают до сих пор, и в основном касаются самого яркого обмена репликами между Галяминой и Мартыновым – о сочувствии к российским военным.
Вот цитата из выступления Юлии Галяминой:
Люди стали по другому смотреть на происходящее, не с точки зрения, не знаю, оценок, что хорошо, а что плохо, а с точки зрения понимания. Например, люди понимают тех людей, которые отправились по каким то причинам на "СВО", они их понимают, они их принимают как людей и готовы им сочувствовать и готовы понимать, что это большое горе. Мы здесь живём с этими людьми вместе, и мы не готовы делить своих сограждан на друзей и врагов. Это попытка навязать нам черно белый взгляд на мир, что здесь вот как бы хорошие, а вот здесь плохие, а то, что каждый – человек, он имеет свои причины и какие-то своё свои позитивные стороны, свои негативные стороны, что надо искать в людях это позитивное, то, что в них есть, и пытаться жалеть людей, по большому счёту, вот жалеть людей.. Но, к сожалению, вот этой жалости, не жалости, это плохое слово, но сочувствия, эмпатии к разным людям, которых мы можем здесь видеть, и к жертвам политических репрессий, и к тем, кто отправлен на мобилизацию или просто даже сам пошёл воевать, потому что он так хотел вылезти из долговой ямы, условно или по каким-то другим причинам... Здесь это гораздо проще, приходишь, город маленький, тебе говорят, ну знаете, ну как мы относимся к СВО, ну как мы можем относиться? Вот у меня столько знакомых и соседей, родственников поубивало.. Люди могут отвечать на опросах одно, а думать совершенно другое, а по сути, взгляд идёт механистический такой на происходящее, а оно изменилась. Сложно за три минуты объяснить, в чём изменилось, но изменилось, и мне кажется, что каждый, кто живёт в России, это чётко понимает.
А вот ответ на эту реплику Кирилла Мартынова:
Юлия сказала достаточно, мне кажется, страшную вещь, когда она заявила, конечно, с точки зрения гуманизма и тех ценностей, которые она всегда отстаивала, что каждый человек, даже военный преступник, заслуживает справедливости и сочувствия. Наверное, справедливого суда заслуживает – ведь несправедливый суд никому не нужен, ни Диане Логиновой, ни участникам военных преступлений. Но ставить на одну доску наёмника, который пошел за деньги убивать людей в чужую страну, потому что у него была трудная жизнь, или потому что он просто считал себя, не знаю, недостаточно успешным в этой жизни, и Диану Логинову, это, знаете, перебор. Мне кажется, это разный уровень сочувствия и разный уровень отношения к этим людям, потому что в принципе на следующем шаге – вот такое всепрощение, такое всепонимание и эта политическая повседневность, на которую Юлия ссылается. Она и тех людей, которые готовятся сейчас стать палачами Дианы Логиновой, тоже, в общем, поймёт и простит и испытает сочувствие к тем судьям, которые выносят неправосудные приговоры, к тем полицейским, которые задерживают молодых людей на улице ни за что, возможно, к тем, кто принимает политические решения по этому поводу.
Все эти люди, по крайней мере, на нижнем и среднем уровне, они ведь обычные люди, они могли бы оказаться в другой ситуации в роли наёмника в Украине, они могли пойти кого-то убивать, но они всего лишь сажают людей, потому что, ну, что общество так устроено, так работает наша повседневность. Какая ещё хорошая карьера может быть для человека, а как ему кормить семью? Можно найти миллион причин, почему я так же должен посочувствовать палачам Дианы Логиновой, как и наёмникам, которые пошли в Украину. Поэтому на абстрактном уровне я может быть и готов как бы всему человечеству сочувствовать, а фактически мне кажется, что нужно со всеми этими людьми как-то отдельно разбираться.
Дискуссия продолжилась заочно – в личных блогах Мартынова и Галяминой.
Дебаты на "Живом гвозде" свелись к теме "Есть ли какой-нибудь интеллигентный способ смириться с войной, и остаться при этом симпатичным человеком?"
Тема очень животрепещущая, и можно вслед за общественными деятелями, уже совершившими этот поворот, перечислить причины: во-первых, украинцы нас (почему-то) ненавидят, во-вторых, сделать все равно ничего нельзя, и наконец, время берет свое, человек ко всему привыкает.
Снимите наконец белое пальто и присмотритесь к хаки.
Так можно получить широкую общественную поддержку и выйти из либерального гетто. Надо также обязательно найти в себе сочувствие к российским наемникам, которые за деньги отправляются убивать. Нам с ними жить, а сочувствовать украинцам, которые нас не ценят (см. выше), уже и сил никаких нет.
Тезис о том, что россияне опозорены преступной войной, был актуален в 2022 году, а сейчас что-то изменилось. Например, нашелся способ вырыть удобную норку в нынешних непростых геополитических условиях, и будто бы нет уже крылатых ракет, летящих по Киеву. То, что было невыносимым в 2022 году, стало выносимо, выносимо и не пытайтесь поднимать нам веки, мы так сладко жмуримся.
И, кстати, самое главное: ни в коем случае не пишите о нас в своих неподцензурных медиа. Делаете только хуже, переносите свою русофобию на тех, кто любит Россию, что бы она ни делала. Если бы вы только знали, как нас здесь п...т.
Все, конечно, так, дорогие выжившие. Но только эта музыка будет вечной. Как сообщал классик, только вырастет новый мальчик за меня гада воевать.
Пожалуй, стоит немного написать про дебаты на «Живом гвозде». Вообще, я не люблю докидывать в догонку оконченного разговора недоговоренные слова, но поскольку мой визави Кирилл Мартынов открыл этот жанр, то придется и мне продлить диалог.
Кстати, о жанрах. Сам по себе жанр дебатов я уважаю. Потому что он позволяет прояснять позиции и вообще, наличие нескольких позиций легализует.
Однако в нашем с Кириллом разговоре дебатная форма явно была лишней, уводила в сторону ненужной конфронтации «уехавших» и «оставшихся», лила воду на мельницу раздора, а не понимания. Впрочем, мне кажется, что мы с Кириллом быстро свернули в сторону просто разговора. Ну я во всяком случае — точно. Хотя некоторые зрители, ожидающие остроты и дискуссионного огня, явно были разочарованы, прошу у них прощения за это, но пришлось сделать такой выбор — ведь тема слишком трудна для того, чтобы занимать крайние позиции.
Но вернемся к недосказанному. В разговоре много тем было затронуто впроброс. И по каждой из них можно было бы развернуть много дополнительного текста: это и значение повседневности в политическом, и децентрализация ресурсов власти, в том числе и медийных, и роль структурных и экономических факторов неравенства в нынешней войне, и вечный вопрос об индивидуальной вине и коллективной ответственности, и значение политической философии в практике политической жизни, ну и даже центральный вопрос разрыва между опытом уехавших и оставшихся и то, как этот разрыв можно было бы преодолевать, как находить способы продолжения диалога вместо конфронтации.
Однако я бы хотела пояснить тезис, который вызвал среди определенной части фейсбучных блогеров обвинения меня в «стокгольмском синдроме» и более того, в том, что я «переобулась», «встроилась» и вообще перестала быть «приличным человеком».
Это вопрос о понимании и сочувствии к тем россиянам, кто воюет и погибает на войне, к их родным и близким.
И тут важно зафиксировать несколько важных тезисов:
1. Я против войны. И если бы могла повлиять на то, чтобы немедленно начались переговоры, я бы сделала это. Впрочем, я пыталась и продолжаю пытаться.
2. Я осуждаю решение все это начать и считаю, что оно трагично и пагубно для всего мира.
3. Я считаю, что ничто так не работает на войну, как групповое мышление, деление людей на плохих и хороших, отказ людям, кем бы они ни были, в понимании и сочувствии. Дальше я разовью эту мысль в нескольких тезисах.
4. Я не полностью разделяю делиберативный подход Юргена Хабермаса, но я с ним полностью согласна в его коммуникативной этике и теории коммуникативного действия. Этически значимым является установка на понимание. Она создает возможность диалога и перехода от логики войны к логике политики.
5. Я согласна с теми философами, которые видят единственным выходом из бесконечного водоворота насилия — сочувствие и любовь. Это философы весьма разного круга и генезиса: от Вальтера Беньямина до Рене Жерара. И естественно, религиозные истоки этого мыслечувствования очевидны. Любая логика группового осуждения без любви — раскачивает маятник насилия, если не в этом поколении, то в следующем.
6. Такова же логика окончательных побед или поражений, логика капитуляций и решений раз и навсегда. Я противопоставляю этому логику жизни как возможности и непредсказуемости, жизни как связности вне границ разделенности чем бы то ни было. Из этой логики в каждом человеке есть потенциал добра. И задача нас как отдельных личностей и как сообществ — способствовать проявлению доброй стороны любого человека.
7. В связи с этим, конечно же, возникает спор, который недавно ушедший от нас философ-коммунитарист Аласдер Макинтайр описал как противопоставление этики категорических рациональных высказываний этике добродетели как производной от практической жизни человека в сообществе и нарративов как способа их проявленности. Это звучит сложновато, но я сейчас попробую разъяснить.
8. Я каждый день сталкиваюсь с горем. Вот сегодня я узнала о том, что на СВО погибло много молодых кетов. Я их многих видела мальчишками. А к тому же для народа в 1000 человек это, можно сказать, катастрофа, которая может привести к полному исчезновению этого сообщества. Я все время сталкиваюсь с людьми, которые потеряли своих сыновей, братьев, племянников. Да, это стало обыденностью, но это никак нельзя назвать привыканием. Это истории, нарративы отдельных людей и сообществ, которые невозможно измерить единой кантианской линейкой. У них были свои логики: кто-то пошел, потому что так понимал свой долг как гражданина, кто-то, потому что так понимал долг отца семейства. Кто-то вообще не понимал, что происходит, кто-то не мог сопротивляться.
Махина Левиафана влезла в жизни разных людей и разных сообществ. И в этой логике Гоббса и Шмитта, в которой живет мир, разделенный на национальные государства, нет возможности избежать войны, если ты не находишься в элитарной позиции — избежать как для себя лично, если твоей элитарности достаточно на то, чтобы спасти себя и уехать, или избежать для своей страны, если твоей элитарности хватает на то, чтобы слышать голос масс и не пускать войну на свою территорию. (Но подлинная демократическая коллективность, а не массовость как сумма атомизированных одиночеств — сегодня все равно не реализована, и поэтому войны возможны).
9. В ответ на это горе можно сказать: так вам и надо: вы все, мол, военные преступники или родственники военных преступников. А можно проявить понимание и сочувствие. Не оправдание действия, а сочувствие к человеку. А для этого надо услышать правду другого человека. И это гораздо более верная антивоенная эмоция, чем ненависть или презрение. И да, сочувствие к россиянам вовсе не отменяет и не умаляет глубокое сочувствие к украинцам.
10. У меня нет ни «стокгольмского синдрома», ни страха, ни привыкания к войне. У меня есть мой собственный философский и эмоциональный взгляд на мир, в котором мы живем, и на то, как я могу и должна жить в этом мире. Вы можете его не разделять. Вы можете даже не пытаться его понять. Но вы хотя бы признайте, что человек может занимать позиции, которые отличны от ваших, не потому что он зомбирован, испуган, подкуплен или просто поглупел. И это уже первый шаг к диалогу. А диалог — это к единственная альтернатива войне.
11. Да уж, «немного», как я обещала в начале поста, написать не получилось. Слишком сложная тема. Но хорошо, что мы имеем достаточно свободы, чтобы думать вслух о сложных темах. А именно в этом я с Кантом согласна: надо иметь мужество думать публично.
Если по результатам опроса "Живого Гвоздя" Мартынов победил в дебатах с небольшим перевесом (54 процента против 46 процентов у Галяминой), то в соцсетях голоса в поддержку главного редактора "Новой Газеты Европа" прозвучали значительно громче – в том числе, вероятно, и потому, что "оставшиеся" публично высказываются на политческие темы с большой осторожностью. Распространенное мнение: насильно мобилизованные на войну в Украине россияне сочувствия заслуживать могут, а те, кто добровольно заключил контракт и отправился на фронт за деньги – нет.
Во-первых (и это действительно во-первых), личные оскобления в адрес Галяминой - отвратительны. И особенно отвратительны они со стороны тех, кто никогда не сидел под арестом, как она, и ничем не платил за свои убеждения. Во-вторых (и это тоже очень важно и вытекает из первого) - у Галяминой это именно убеждения. Она не проплаченный рупор, к которому было бы уместно презрение - она политик.
Но вот о качестве и мотивах этой политики стоит, конечно, поговорить.
По настоятельной просьбе Декарта, уточняем значение слов: в частности, слова "понимание", к которому Юлия призывает в отношении солдат путинской оккупационной армии.
Если этот термин носит специальный характер - социологический, юридический, психологический, иногда психиатрический - то да, понимание соотечественников было бы тут очень кстати! Понимание социальной, психологической и юридической природы того, как из обычного россиянина оказалось можно, в два приема, сделать путинского идиота, оккупанта или военного преступника.
Но кажется, Галямина имеет в виду совсем другое. Она имеет в виду то понимание, за которым следуют сочувствие и прощение, братские объятия и слезы радости по поводу того, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. Некий общий знаменатель патриотизма, делающий не столь важными подробности...
Между этими двумя видами "понимания" - две большие разницы, как говорят в Одессе.
"Каждого по отдельности жалко, всех вместе - нет", - сформулировал я в марте 2014 года, после аннексии Крыма, имея в виду будущее России и россиян. Сегодня, после Бучи и всего остального, уточню: нет, жалко далеко не каждого.
Есть буквальные жертвы войны - мобилизованные, иногда фактически похищенные военкоматами, бесправные, запутавшиеся и запуганные, посаженные в ямы и не выкупленные родными, а потом утилизированные собственными "боевыми товарищами" (см.ниже по стене свежий материал "Верстки")...
Этих - очень жалко. И в общественном плане наша жалость должна выражаться в требовании расследования и суда над негодяями, бросившими этих ребят на бойню, и собственно над убийцами.
Но те, кто пошли убивать украинцев за деньги, в той же ведомости расписались и под легитимностью собственной гибели, и под тем, что не заслуживают никакой жалости - и никакого понимания, кроме профессионального. Юридического определения степени персональной вины, например. А россиянин этот убийца или зимбабвиец, не должно иметь для человека никакого значения, если этот человек не Дугин.
"Сначала расплатись, а потом падай в обморок", сказано у Станислава Ежи Леца.
Сочувствие к бывшим бойцам гитлеровского вермахта становится уместным, когда сами они становятся именно "бывшими" (как Генрих Белль или Гюнтер Грасс, например). Когда преступления названы преступлениями, а кошмар национальной катастрофы отрефлексирован по-настоящему. Вот тут наступает время и пожалеть отдельного немецкого бедолагу, которому сломала жизнь нацистская машина. Но не активистов айнзацгрупп, не правда ли?
А уж заводить разговор - посреди Берлина, в сорок третьем году - про необходимость сочувствия бойцам вермахта (частично вернувшимся после Хатыни) - это занятие так себе.
В гитлеровской Германии, впрочем, было проще в том смысле, что пацифистов тоже гильотинировали, и для соблазна остаться приличным человеком, не покидая политической поляны, просто не оставалось места.
В России при Путине все гибридное, и тоталитаризм тоже, и играющих по правилам вроде пока не гильотинируют, а даже иногда поощряют поиграть... До поры до времени, разумеется, пока они там, наверху, не решат, что хватит.
Но урок Шлосберга не впрок, и по-прежнему соблазнительной выглядит идея пройти между струйками: и войну не поддерживать, и остаться в либеральном спектре российской политики, где как раз освободилось столько места...
Но чтобы остаться в политике в такие извилистые времена - такова жизнь! - надо нравиться развязавшим войну сильнее, чем ты их раздражаешь своей антивоенной позицией...
Ну и вот.
До какой степени сама Юлия Галямина отдаёт себе отчет во всей этой механике - бог весть. Но ее душераздирающая концепция народного единства на основе "понимания" ветеранов СВО - думаю, вполне порадовала умненьких стратегов на Старой площади.
Мне показалось, что в течение первых пяти минут Юлия говорит весьма разумные вещи: может быть, не стоит постить нам здесь за границей фотографии политических акций в России, привлекая, тем самым, внимание российской политической полиции к этим акциям.
А вот дальше мне стало грустно: Юлия рассказала о том, в России люди привыкли к тому, что со СВО возвращаются люди и относятся теперь к этим людям с понимаеием и даже сочувствием.
Может быть и так, я Россию покинул в апреле 2022 года и спорить в данном случае не имею право. Но об этом, по-моему, можно говорить только с осуждением, а не нейтрально и/или сочувственно. Потому что есть объективная правда: путинское государство развязало кровавую, преступную войну с независимой Украиной, и все, кто эту войну поддерживают — пособники преступников, а все россияне, которые в этой войне участвуют — военные преступники. Правомерно говорить о том, что преступников нужно перевоспитывать, но понимать их (в значении — оправдывать), или сочувствовать им — увольте.
И как раз в данном случае я, пусть и находящийся заграницей, в безопасности, вполне имею право высказаться. Я не требую от россиян аыходить на улицы с протестом, по той очевидной причине, что сам больше не выхожу, но вполне можно молчаливо презирать преступников и добровольных убийц.
Добровольных (подчеркну это слово), в случае с насильно мобилизованными нужно, по-моему, каждый раз разбираться с конкретным случаем: как себя проявил на этой войне.
Некоторые пользователи не скрывали своего возмущения высказываниями Галяминой и не особенно выбирали выражения.
Невероятное, я бы сказал, — неслыханное по своей откровенности выступление Юлии Галяминой в дебатах с Кириллом Мартыновым на «Живом гвозде».
Я решил законспектировать, чтобы никто не обвинил меня в искажениях и передёргивании.
Вот что она сказала — об изменениях взглядов на войну и воюющих в российском обществе.
«Что изменилось? Люди стали смотреть на происходящее не с точки зрения оценок что хорошо что плохо, а с точки зрения понимания. Люди понимают тех людей, которые отправились по каким-то причинам на СВО. Они принимают как людей, готовы им сочувствовать, готовы понимать, что это большое горе».
«Мы живем с этим людьми вместе, не готовы делить своих сограждан на друзей и врагов. А то что каждый человек имеет свои причины, свои позитивные стороны и свои негативные. [Надо] искать в людях это позитивное и пытаться жалеть людей…»
«… Сочувствие к тем, кто отправлен на мобилизацию или просто сам пошел воевать, потому что он так хотел вылезти, например из долговой ямы. Условно. Или по каким-то другим причинам».
«Взгляд идет механистический на происходящее. А происходящее [за 4 года] изменилось. Сложно объяснить за 2 минуты в чем, но оно изменилось. И каждый, кто живет в России, это четко понимает».
Вопрос — что же такое в людях изменилось? В людях и/или быть может в самой Галяминой?
Из ее слов следует вот что. Какая-то часть людей, с которыми она общается, — людей из рефлексирующих, скажем так, слоев, приняли военную рутину, приняли то, что каждый день мужчины идут убивать других мужчин, что это все еще надолго и надо к этому привыкнуть.
Они приняли это, оправдывают, сочувствуют и готовы пожалеть.
Действительно, а что такого? Может, кому-то хочется просто вылезти из долговой ямы? Или как-то иначе «подняться» — говоря словами героев фильма Балабанова «Жмурки» (Dead Man's Bluff — в английской версии)
А как вылезти? Как подняться? Например, идти повоевать.
Принимать, оправдывать, сочувствовать этому, конечно можно.
Но ведь это значит принимать и оправдывать весь сопутствующий ущерб. То есть убийства, бандитизм, мародерство, грабеж, насилие, кражу женщин и детей — все то, что творят мужчины на этой ужасной войне.
Сочувствовать можно? Да, можно, мы это знаем и по Афгану, и по 90-м, когда банды были весьма популярны, и фильмы о них. И после Чечни.
И вот еще замечательный нарратив (красной нитью сквозь дебаты): а вы, уехавшие, об этом аккуратнее пишите, все равно вы не поймете, откуда у нас это сочувствие взялось (может, из стокгольмского синдрома, нет?)
Захватывающая речь экс-мундепа, за которой, кандидатом-демократом, и за ее единомышленниками в 2019-м шли люди, десятки тысяч по всей Москве, с лозунгом «допускай!»
И вот теперь звучит призыв — а вы помолчите, как замолчали мы — потому что мы-то о войне замолчали.
Вместо напрашивающегося вроде бы призыва — хотя бы вы, хотя бы вы говорили о том, о чем мы не можем сказать из-за тотальной военной цензуры… Такой мысленный призыв был у нас, юных слушателей, в 70-80-е, к гостям и спикерам Радио Свобода — к Вайлю, Генису, Довлатову, Солженицыну, а раньше к Галичу.
Может, для кого-то их голоса сегодня ничего не значат, умерли вместе с теми временами. Но во мне солженицынское «жить не по лжи» звучит до сих пор, и мне было совершенно наплевать, откуда он это сказал, из там-издата или из самиздата тут.
Но нет, говорят нам, вы молчите, потому что у вас нет сочувствия к…
кому/чему?
массовым убийцам?
массовым и бесконечным убийствам русских и украинцев?
к тем, кто все это «принимает» и «понимает»?
и заметает под ковер?оправдывает и жалеет?
а мы точно должны ЭТОМУ сочувствовать и об этом в тряпочку помолчать?
"Народные заступники" в россии.
Мы знакомы с Юлией Галяминой со времён её редакторства в Каспаров.ру. Я до сих пор благодарен ей за возможность просвещать оппозиционных читателей на тему ЛГБТ-равенства в "Пятой колонке", где я писал в "нулевые". Это была важная площадка для продвижения "западных ценностей".
Но вот как расходятся политические судьбы. Гарри Каспаров и Юлия Галямина - давно уже по разные стороны оппозиционной баррикады.
Но одно дело проявлять "понимание" в мирной стране (делая ставку на просветительство и агитацию), и совсем другое - ратовать за "понимание" убийц, насильников и оккупантов в годы войны на истребление. Сегодня ставка мирной оппозиции на "депутатство", "выборы" и "просвещение" военных преступников - не просто наивна, но аморальна.
Пацифизм в годы войны - это работа на врага. Призывать к "пониманию мотивов" оккупантов до их полного разгрома, - значит "очеловечивать" силы зла, мешая их уничтожению.
Любое "очеловечивание" русских убийц в Украине мешает их разгрому. Особенно отвратно, когда под "примирение" с убийцами подводят философскую базу, жонглируя концепциями Беньямина и прочих "гуманистов".
Но что на деле означает практика "понимания"? Очевидно, только одно: нельзя убивать тех, кому "сочувствуешь". Иначе говоря, российской оппозиции нельзя донатить ВСУ, помогать украинцам и легионерам "Свободной России" бить врага, уничтожая "наших мальчиков", как бешеных собак.
Но пока идёт война и фашизм не разгромлен, так называемое "расчеловечивание" оккупантов - это всего лишь законная часть стратегии сопротивления. Стреляя в насильника, вы не имеете права "входить в его положение" и колебаться с выстрелом. Иначе будете трупом вы, а не он.
Откуда эти "игры в бисер" на четвёртом году войны? Что прячется за гнилой философией, требующей от нас "понимать" убийц и насильников? Мне кажется, две вещи.
Во-первых, это "интеллигентское" высокомерное отношение к "народу", "малым сим", которых нужно "окормлять" светом просвещения и избавлять от "взрослой" ответственности. А то хмырь из Мухосранска сам не догадается, что убивать, насиловать и красть в чужой стране - это "мерзость перед Господом". Но учёным дамам, "приятным во всех отношениях", нужно обязательно "войти в положение" убийцы и заключить его в объятия, как жертву "проклятого путинского режима". Он - из "малых сих", он не понимает, что творит.
В этом - давняя российская традиция "вины" перед "народом", который, мол, страдает и алчет просвещения.. ("Среда его заела"). Но вот какая странность - "вина перед народом" почему-то распространяется только на собственный охлос. Народы-жертвы выпадают из картины мира. Такой сугубо-русский "гуманизм".
Мол, пожалеем "ваньку" из далёкого села, который режет украинцев.. (Он же - избиратель, потом вернёт сторицей). А что до жертв его резни, то у украинцев своя интеллигенция, пусть она жалеет "своих мальчиков"...
Такая вот в россии национал-интеллигенция со своим национал-гуманизмом..
И второе. Поражает неспособность выбрать моральную сторону в войне на уничтожение. Это форма интеллектуальной трусости "русской интеллигенции", которая буквально до последнего цеплялась за легальные формы "борьбы", - всяческие "выборы", муниципальное "депутатство" и прочие симулякры, хотя этих институтов давно не существует. Яшин и Галямина, - воплощение наивного "легализма" в фашистской стране. Вот увидите, они ещё начнут "топить" за "выборы" в рейхе.
Заступники за быдло, видать, надеются на его электоральную поддержку. И более того, оправдание "народа"- это оправдание империи, которая должна сохраниться в границах путинского рейха.
Это никакой не "гуманизм", а трусость интеллекта, который не способен принять военую реальность, живёт в иллюзорном "мирном" времени и пытается проскочить между воюющими сторонами. Хочет бегать по нейтральной полосе с криками: "Друзья! Не стреляйте в наших мальчиков! Не убивайте их! Войдите в положение!. Они тоже - жертвы путина, как и украинцы"..
Когда я это слышу от Явлинского, Шлосберга или Галяминой, то мне стыдно за так называемую "оппозицию", которая прикрывает соглашательство и трусость "гуманизмом" и "Вальтером Беньямином".
Есть простые истины, которые не удастся заболтать. Чем больше "наших мальчиков" будет уничтожено, тем скорее кончится война и режим потерпит поражение. Это - единственный гуманизм, который дружит с реальностью. Поэтому моральная задача оппозиции - это скорейшее уничтожение "мальчиков" в роли оккупантов.
И как только "мальчики" уберутся восвояси, - "понимайте" их, любите и целуйтесь с ними сколько угодно (если не стошнит).
Но пока они убийцы, наш "категорический императив" заключается в том, чтобы ускорить процесс уничтожения.
Почему-то вспомнил сцену из советского фильма с Кутузовым, который перед строем русских войск (кажется, в 1812 году) говорит солдатам: "Братцы! Вы герои, но может быть пора и пожалеть этих убогих французов? И они ведь люди, как-никак?" (Солдаты ошарашенно молчат). "Но с другой-то стороны, - говорит Кутузов, - кто же их сюда звал? Так что, лучше мордой.. И в говно!" (Солдаты облегчённо кричат ура).
Всё же, дед был мудрым человеком... Всему свой срок. Время "понимать" насильников. И время убивать их, как бешеных собак. Конечно, если хочешь выжить в войне с империей.
Сначала прочитала. Не поверила глазам своим. Прочитала в другом изложении. Опять усомнилась. Вернулась в гостиницу. Села слушать, ну чтоб оригинал. Офигела конкретно. Дебаты Мартынов-Галямина. Добро и зло. Правда и ложь. Нет оправданий злу. Какое такое сочувствие? Кому? Военным преступникам? Незаметные акции в незаметном месте? Лучше сидите, Юля дома. Рассуждайте за чаем на кухне о роли политических философов. Тихо-тихо. Незаметно-незаметно. И не парьтесь, что вас не спрашивают ни о чем. Никто. Пейте чай и думайте. Лучше вообще про себя. Так безопаснее.
Были и попытки объяснить особую "оптику" людей, которые продолжают жить в России.
У тех, кто остался в России - немного другой взгляд на вещи. И дело не только в необходимости держать язык за зубами и вздрагивать от стука в дверь.
Когда на Западе призывают предоставить дальнобойные ракеты Украине, оставшиеся россияне примеряют на себя. Такая ракета, сбитая ПВО или глушилкой, может прилететь в твой дом.
Когда на Западе включают экономические санкции, уровень жизни падает не у мифического россиянина, а непосредственно в твоем кошельке.
Вернувшийся с войны, он для оставшихся сосед, попутчик, одноклассник, а порой и дальний родственник. С ними приходится встречаться и общаться вживую.
Разная оптика на одни и те же вещи по разные стороны границы. С этим ничего не поделать. Только принять как данность. Нельзя жить в обществе и быть независимым от общества.
Некоторые считают, что содержательные дебаты между "уехавшими" и "оставшимися" принципиально невозможны.
Релоканты меня публично отфрендживают, когда я пишу о разрастающейся пропасти между ими и оставантами, но пока меня читают несколько человек, которым интересна информация с поля, то буду продолжать.
Так вот - когда вы дебатируете с оставантом, надо понимать, что если оставант не Скобов, и он/она согласился/лась на дебаты, это значит что его/ее позиция по дебатируемому вопросу не попадает под уголовку. Это делает дебаты совершенно бессмысленными.
Немало постов посвящены не содержанию разговора Мартынова и Галяминой – а разгоревшейся после них жаркой сетевой дискуссии.
На примере обсуждения эфира с Юлией Галяминой очень заметно, что русские дискуссии сейчас это просто чемпионат по лишению друг друга и вообще всего вокруг агентности.
1) Галямина говорит, что россияне сочувствуют вернувшимся со СВО - ее тут же обвиняют, что она в стокгольмском синдроме и встроилась (раз лишение)
2) Обидевшись на стокгольмский синдром, она пишет, что вы мол просто одурены своей белопальтовостью, да еще и не видите ничего из заграниц (два лишение)
3) Отдельно ее лишены и дорогие россияне, которые тоже пришли к своим сложным решениям будто вовсе не включая головы, поскольку и сочувствие к ним растет из идеи, что они не особенно ведают, что творят.
Никто никому не хочет дать право на осознанность (хотя бы), поэтому выходит что-то вроде купания в дыму. Такие времена.
Очень неприятная ситуация вокруг дебатов Юлии Галяминой и Кирилла Мартынова. Я увидела, что будут дебаты, вздохнула, пошла в спортзал, надела наушники и послушала. Всё в наушниках было спокойно, в рамочках, без надрыва, без яростных обвинений, с реверансами и некоторыми не очень удачными репликами, на хорошую четвёрку. Ну, может, с минусом.
Дебатирующие покинули ринг... и тут, видимо, решили восполнить отсутствие должной зрелищности на нем. Стали обмениваться заочными ударами задним числом. Начал, по-моему, Кирилл Мартынов, как Путин буревестник, отправивший вслед Юлии добивающий. Потом, кажется, еще один. Юлия тоже терпеть не стала и разразилась разъяснением с заумными философскими ссылками. Это тоже было (на мой взгляд) не разъяснение, а предъява, как тот же Путин сказал бы, наверное.
Дальше началось самое противное: организованные группы людей (вот таких же комментаторов, как я сейчас, и еще наверняка кремлевских ботов, это так называется) организовались в колонны и шеренги и начали яростно примыкать к одной из сторон, всячески ругая и клеймя другую и ей симпатизирующих. "Сиди там, где ты, и заткнись" летело с обеих сторон. Голоса здравого смысла тоже звучали, но немножко тонули в проклятиях. Радовались грянувшей буре уж совсем неприятные, одиозные, персонажи и наверняка спецслужбы, задача которых всех ссорить и маргинализировать.
И, в общем, иначе быть, наверное, не могло. Люди просто не могут вести себя иначе. Уехавшие не могут предложить оставшимся уехать, оставшиеся не могут предложить уехавшим вернуться. Идея о том, можно ли сопереживать каждому конкретному агрессору даже теряется среди нагромождения личностных обид и тягот (да что вообще и зачем говорить по этой теме после Ремарка?)
Что мне пришло в голову на выходе. Можно ли вообще дебатировать тем, кто вне России с теми, кто в ней, на острополитические темы? Думаю, нет. В любом случае тот, кого могут посадить, лишён возможности соглашаться с оппонентом и полностью открываться, высказывая свою точку зрения. Тот, кого не могут - должен это понимать и играть в поддавки. Чувство обиды останется у обоих. Тут не должно быть никаких голосований.
Вопрос, как же тогда удержать расползающиеся континенты, не дать пропасти между двумя частями думающего народа не стать окончательной и роковой? Мне кажется, что дебаты могут быть на достаточно узко профессиональные темы и между доверяющими друг другу участниками. Между которыми есть та недоговоренность, которая безусловна: это неприятие агрессивной войны. О кино, об искусстве, о градостроительстве (я бы с радостью об организации тюрьмы с кем-нибудь с "той стороны" подискутировала, если нашелся бы такой смельчак).
Если ты недостаточно доверяешь собеседнику, сомневаешься в нем, если между вами нет этой молчаливой связи-договорённости ("то,- о-чем-мы-не-можем-говорить-сейчас, но-мы-в-главном-согласны") если ты хочешь непременно выиграть: чтоб либо оппонент согласился с твоей позицией, либо чтоб голосование было включено - не надо, пожалуйста, никаких дебатов. Какая их цель была, в конце концов? Какую истину найти?
Тут очень много попадается про "дебаты Мартынов-Галямина", причем во многих комментариях видна просто запредельная злоба, особенно ко второй (подозреваю, что в каких-то сегментах соцсетей, и не обязательно провластных - к первому). При этом как сами дебаты, так и многие другие комментарии я нахожу содержательными. Это хорошо, потому что тематика важна и будет обсуждаться еще долго. В краткосрочной переспективе я сочту снижение градуса злобы в подобных дискуссиях признаком оздоровления общественного сознания.
Возможно, шагом в сторону такого оздоровления является пост Кирилла Мартынов, в котором он извинился перед Юлией Галяминой за свой тон в комментариях к дебатам.
Я думаю, что все люди, которые выступают против войны, должны оставаться союзниками. Юлию Галямину прошу беречь себя, а также прошу прощения у нее. Я не готов принять "общность судьбы" с участниками агрессии и был слишком резок в комментариях к нашему разговору, вскрывшему тему "как жить с этим и этими дальше".
Я писал в Новой газете 25 февраля на русском и украинском: "Война развязана за несколько часов одним человеком, путь к миру станет испытанием для каждого из нас". Мы успели это опубликовать в России.
Впереди десятилетия поиска выхода из этого морока. Может быть придет Наоко, которая объяснит согражданам, что война это преступление. Если мы за четыре года не смогли.
